Первые интерпретации «И цзина» на Западе и в России
DOI:
https://doi.org/10.21146/0042-8744-2021-5-182-198Ключевые слова:
«И цзин», «Чжоу и», «Канон перемен», «Книга перемен», Лейбниц, Г. (Т.) З. Байер, А.Л. Леонтьев, Н. Бодо, Ф. Кенэ, Фу-си, Сиф, Хэ-ту, В.П. Васильев, Таблица Менделеева, Ю.К. Щуцкий, К.Г. Юнг.Аннотация
«И цзин» 易經 («Канон перемен»), или «Чжоу и» 周易 («Всеохватные циклические перемены [эпохи]Чжоу»), – «книга книг» китайской культуры, также претендующая на роль первоисточника двоичногосчисления, которое на Западе впервые описал Лейбниц, всегда интересовавшийся Китаем, знакомый сдвоичным кодом триграмм и гексаграмм (гуа) «И цзина» и признававший его мифического создателяимператора-первопредка Фу-си первооткрывателем бинарной арифметики, а себя – вновь ее нашедшимчерез четыре тысячи лет. В настоящее время исторические данные не позволяют сделать точный выводо зависимости или независимости этого выдающегося открытия в Европе от китайского прототипа.Время проникновения начальных сведений об «И цзине» в Европу пока скрыто завесой тайны. Отсутствие сообщения о нем в книге Марко Поло – одна из ее загадок. При этом в средиземноморскомареале следы знакомства с ицзинистикой проглядывают в таких культурных явлениях, как астрология иалхимия, каббала и учение Раймонда Луллия, секстина и гексахорд. Начало европейскому изучению «Ицзина» положили миссионеры-иезуиты, прибывшие в Китай в конце XVI в. В их среде к концу XVII в.сформировалось целое направление «ицзинистов», или «фигуралистов». Они усмотрели в «И цзине» китайскую «Библию», воплощающую изначальное Божественное Откровение в форме каббалистических«фигур» гуа и являющуюся выражением общей, священной и допотопной «иероглифической науки»древнего мира, то есть «метафизики чисел, или общенаучного метода», «содержащего все другиезнания». По-видимому, первые в России сведения об «И цзине» в подобной интерпретации опубликовалГ. (Т.) З. Байер в 1730 г. на латыни. По-русски первичная информация о памятнике стала доступнойчитателю через полвека стараниями А.Л. Леонтьева. Инициатором обращения к «И цзину» он назвалпосетившего Петербург в 1769 г. французского аббата, но не указал его имени. П.Е. Скачков вслед заВ.С. Колоколовым ошибочно идентифицировал его с А. Гобилем. Однако, скорее всего, им был Н. Бодо,проводивший в 1769 г. в Петербурге конфиденциальные переговоры с Екатериной II о ситуациив Польше. Видимо, взгляд на «И цзин» французских просветителей и физиократов, выраженный Ф.Кенэ и донесенный Н. Бодо до А.Л. Леонтьева, побудил его связать канон с правительственнымиуказами империи Цин. В.П. Васильев высказал ряд оригинальных мыслей об «И цзине», которые, возможно, повлияли на создание его графической системы китайских иероглифов и ТаблицыМенделеева. Ю.К. Щуцкий, первым в России специально изучивший «И цзин» и написавший о немобширную монографию, странным образом не обратил внимания на высказывания отечественныхпредшественников, но в своем новаторском подходе предвосхитил неомистицирующую юнгианскуютенденцию в его истолковании на Западе в XX в. Благодаря освященной мировыми авторитетамипсихологизации и эстетизации мантики «И цзина» после Второй мировой войны этот неомистицизмпроник в массовую культуру Запада, на новом уровне и в большем масштабе повторив начальный успех,подготовленный фигуралистами тремя веками раньше.
